— Вот и возвращайся в Париж. Он взрывался:

— Завтра же так и сделаю.

А назавтра, беснуясь и бранясь, по-прежнему оставался со мной.

Нас уже узнавали на улицах, по которым мы бродили с утра до вечера, на узких, без намека на тротуар улицах-коридорах, которые, словно подземные ходы, прорезают этот город, похожий на гигантский каменный лабиринт. Мы блуждали по переулкам-щелям, насквозь продутым свирепыми сквозняками и зажатым между такими высокими стенами, что снизу почти не видно неба. Редкие встречные французы оглядывались на нас, удивляясь, что видят соотечественников в компании скучающей, крикливо одетой девицы со странными, неуместными, компрометирующими манерами.

Франческа шла, держа меня под руку, не глядя по сторонам. Почему она оставалась со мной, с нами, если наше общество было ей, по всей видимости, не очень-то приятно? Кто она? Откуда? Чем занимается? Есть у нее планы, замыслы? Или она живет наудачу, довольствуясь случайными встречами? Я тщетно пытался понять, осмыслить, уяснить себе ее поведение. Чем ближе я узнавал Франческу, тем сильней она удивляла меня, тем большей казалась мне загадкой. Разумеется, она не какая-нибудь дрянь, торгующая собой. Скорее дочь бедных родителей: ее соблазнили, увезли, бросили; вот она и сбилась с пути. На что же она рассчитывает,? Чего ждет? Меня, во всяком случае, она вовсе не пытается приручить, извлечь из наших отношений выгоду — тоже.

Я пробовал выспросить ее, заводил речь о детстве, о семье. Она не отвечала. И я оставался с ней, душевно свободный, но порабощенный плотски: мне никогда не надоедало сжимать в объятиях эту великолепную мрачную самку, с которой я спаривался, подстегиваемый животным вожделением, а вернее, плененный и побежденный юным, здоровым, могучим чувственным очарованием всего ее существа, ее благоуханной кожи и упругого тела.

Прошла еще неделя. Приближался срок возвращения в Париж: мне надлежало быть там одиннадцатого июля. Поль примирился, в общем, со своей участью, хотя все еще меня поругивал. А я просто из кожи лез, придумывая все новые забавы, удовольствия, прогулки, лишь бы развлечь любовницу и друга.

Однажды я предложил прокатиться в Санта-Маргериту. Этот прелестный, утопающий в садах городок притаился у основания мыса, который глубоко, до самого поселка Портофино, вдается в море. Мы ехали втроем по живописной дороге, вдоль подножия гор. Неожиданно Франческа предупредила меня:

— Завтра я не смогу погулять с вами: иду к родным.

И замолчала. Я ни о чем не спросил: она все равно бы не ответила.

Утром она действительно поднялась очень рано. Я не встал, и она, присев у меня в ногах, расстроенно, сконфуженно и нерешительно проговорила:

— Вы зайдете за мной, если я не вернусь к вечеру?

Я ответил:

— Конечно, зайду. А куда? Она объяснила:

— Пойдете по улице Виктора-Эммануила, свернете в переулок Фальконе, потом в другой — Сан-Рафаэле; увидите дом с мебельным магазином; во дворе, направо, флигель; спросите синьору Рондоли. Там я и буду.

И она ушла, оставив меня изрядно озадаченным. Застав меня в одиночестве, Поль растерялся:

— Где Франческа?

Я рассказал, что произошло.

Он возопил:

— Ну, дорогой мой, не упускай случая! Немедленно удираем. Время наше подходит к концу, так не все ли равно — двумя днями раньше или двумя позже. В путь, в путь! Укладывайся, и в путь!

Я уперся:

— Нет, мой милый, я не могу бросить вот так девушку, с которой прожил без малого три недели. Я должен с ней попрощаться, вручить ей что-нибудь на память, иначе окажусь обыкновенным прохвостом.

Поль ничего не слушал, торопил, наседал. Но я не сдавался.

Весь день я проторчал дома в ожидании Франчески. Она не вернулась.

Вечером, за обедом, Поль торжествовал:

— Это она тебя бросила, милый мой! Умора, ей-богу, умора!

Не скрою, я был удивлен и даже обижен. Поль хохотал мне в лицо, потешался надо мной:

— Способ, конечно, примитивный, но не такой уж глупый. «Ждите меня — я вернусь». И долго ты намерен ждать? Впрочем, кто тебя знает! Ты настолько наивен, что, пожалуй, бросишься искать ее по указанному адресу. «Синьора Рондоли здесь живет?» «Вы ошиблись, сударь». Держу пари, тебе хочется пойти!

Я запротестовал:

— Нисколько, мой милый. И уверяю тебя, если она до утра не вернется, в восемь мы уедем скорым. Я прожду ее ровно сутки. Этого довольно: совесть моя будет чиста.

Весь вечер я был не в себе: немного хандрил, немного злился. Франческа в самом деле стала небезразлична мне. В полночь я лег, но почти не сомкнул глаз.

В шесть я был уже на ногах. Разбудил Поля, уложился, и два часа спустя поезд мчал нас во Францию.

Глава 3

Через год, в то же самое время, со мной как бы случился приступ перемежающейся лихорадки — меня опять потянуло в Италию. Я тут же решил ехать: образованному человеку полагается побывать в Венеции, Флоренции, Риме. К тому же это дает массу тем для светских разговоров и позволяет порассуждать об искусстве в общих словах, которые всегда кажутся глубокомысленными.

На этот раз я отправился один и приехал в Геную в тот же час, что год назад, но уже без дорожных приключений. Остановился я в той же гостинице и случайно получил прежний номер.

Не успел я лечь в постель, как мысль о Франческе, Шевельнувшаяся во мне еще накануне, начала до странности настойчиво преследовать меня.

Знакомо ли вам это неотвязное воспоминание о женщине, пробуждающееся в вас, когда вы долгое время спустя оказываетесь в местах, где любили ее и обладали ею?

Это одно из самых острых и болезненных переживаний, какие мне довелось испытать. Вам кажется: сейчас она войдет, улыбнется, распахнет объятия. Перед вами образ ее, неуловимый и отчетливый: он то возникает, то исчезает, то оживает вновь. Он мучит вас, как кошмар, овладевает вами, заполоняет сердце, будоражит чувства своей мнимой близостью. Вы видите ее, слышите запах ее духов; ваши губы ощущают вкус ее поцелуев, кожа — ласковое прикосновение тела. Вы один и сознаете это, но все-таки томитесь, неизъяснимо взволнованные призраком былого. И на вас наваливается тяжелая, всеподавляющая тоска, словно вы покинуты — покинуты только что и навсегда. Вещи обретают мрачный смысл, оставляя в душе и сердце страшное впечатление одиночества и забытости. Нет, не возвращайтесь в город, дом, комнату, в лес, сад или на скамью, где вы держали в объятиях любимую женщину!

Словом, всю ночь напролет меня одолевало воспоминание о Франческе, и в конце концов мне захотелось увидеться с нею: сперва неясное, это желание стало сильным, острым, жгучим. Я решил задержаться в Генуе на день и попробовать разыскать девушку. Если не удастся — уеду вечерним поездом.

Утром я пустился на поиски. Я превосходно помнил адрес, который она мне дала, уходя: улица Виктора-Эммануила, переулок Фальконе, затем другой

— Сан-Рафаэле, дом с мебельным магазином, флигель во дворе, направо.

Я нашел дорогу — правда, не без труда — и постучался в дверь обветшалой пристройки. Открыла мне толстуха, когда-то, наверно, потрясающе красивая, а теперь лишь потрясающе грязная. Лицо ее, хотя и заплывшее жиром, до сих пор сохранило удивительную величавость черт. Ее нечесаные волосы космами свисали на лоб и плечи; под просторным, сплошь заляпанным капотом дрябло колыхалось грузное тело. На шее у нее сверкало массивное позолоченное ожерелье, на руках — ослепительные браслеты из генуэзской филиграни.

Она недружелюбно осведомилась:

— Что нужно?

Я ответил вопросом:

— Здесь живет синьорина Франческа Рондоли?

— Зачем она вам?

— В прошлом году я имел удовольствие познакомиться с ней и хотел бы снова повидать ее.

Старуха обшарила меня недоверчивым взглядом.

— Где ж это вы с ней познакомились?

— Здесь, в Генуе.

— А зовут вас как?

Я помялся, но все же назвал себя. Едва я выговорил свое имя, итальянка воздела руки, словно намереваясь заключить меня в объятия.